Сургут! Я наконец-то вспомнил название города — Сургут. Вот теперь можно рассказать историю. Дело было в феврале 2012 года. Пару месяцев назад прошли выборы в госдуму, на которые господин Навальный натравил своих цепных креаклов, что затем породили впечатляющие бурления говн в Москве. Я к тому времени бывал на нескольких массовых мероприятиях борцунов и мне очень понравилось. Только было это еще в те дремучие времена, когда «массовое мероприятие» было сходкой в 500 человек с последующим опиздюливанием всех ОМОНом. Только вот беда — я в то время торчал у себя дома в Апшеронске. Скучно. А тут 4 марта обещают очередные выборы Путина. Ну я и зашел к навальному в какую-то вебдваноль и нажал там кнопку «стать наблюдателем». Предложили на выбор кандидата, от которого я иду наблюдать. Выбрал Прохорова, потому что мне показалось, что он наименее пидор. Ну и забыл про это. Очухался только тогда, когда мне объявили, что все документы готовы и надо забрать их из штаба Прохорова в Краснодаре. Ну, раз готовы, значит, надо забирать да пиздрячить на выборы. В штабе дали на выбор любой участок, в котором я хочу наблюдать в своем Апшеронске. Выбрал центральный, что в РДК. Чтобы още. За день до дня Д изучаю все нужные пункты ФЗ, учу наизусть всю процедуру выборов, чтобы не ударить в грязь лицом. Со мной целая папка документов, бланк протокола, заявление на использование видеокамеры, бумажка для посчета голосующих и еще черт знает что. Итак, 4 марта 2012 года. Я встаю ни свет ни заря и иду на участок. «Здравствуйте, я наблюдатель», отдаю документы. Смотрю в пустую урну, листаю списки избирателей. Избирательная комиссия ведет себя уверенно и естественно, будто у них такие наблюдатели каждый Божий день приходят. Ну и тем лучше: подежурю, получу свой мнимый плюс в карму да пойду домой. Стою недалеко от урны. Рядом со мной пристроился молодой мент. Совершенно естественно интересуется, кто я и откуда тут появился. Рассказываю ему охуительные истории про Навального. Он мне рассказывает, как с опытом на нюх можно определить, нервничает ли человек. Короче, болтаем о ерунде всякой. Остальные наблюдатели — бабульки, для которых это уже сотые, наверное, выборы. Сидят в самом дальнем углу, болтают, едят, пьют. Одна только немного выделяется — она самая молодая, лет под 50, и ее из местной газеты прислали. Иногда ко мне подходят случайные люди, пытаются прочитать мой бейджик, на котором написано, от кого я наблюдатель, и неожиданно начинают хвалить. Часам к десяти звонит мой брат. Восторженный, радостный, одобрительный голос, тянет слова. — Сане-е-ек! А ты чего, на выборах! — Блин, вот стою, думаю — «как хорошо, еще никого знакомого не встретил»... Кто там тебе уже передал? — Да мне тут все доложи-и-или! Давай, Санек, дрючь их там... Ну и все в таком роде. Неожиданно. Ну, думаю, если братишка одобрил, то сам Бог велел тут постоять денек. Минут через десять звонит брат снова. Голос уже виноватый и печальный. — Санек, тут такое дело... И рассказывает мне, что позвонили ему «очень серьезные люди» и просят угомонить своего братца. Дескать, «тебе же тут еще работать». У моего брата здесь своя стройбригада. Отвечаю что-то вроде «хорошо, Леха». Кладу трубку. Стою. Думаю. Надо говорить «извините» и уходить. Блядь, да ну нахуй. Я тут уже несколько часов стою. Зря стоял, что ли? Пусть нахуй все идут, я остаюсь. Следующим номером программы было появление мента, которого до этого на участке не было. Низенький, лет 40, кто-то из начальства. Подходит ко мне в упор (думаю «блядь, из-за этого мудака мне еще урну не видно будет») и начинает вполне официальным языком вещать? — А вы наблюдатель? А у вас есть заявление? — Да, конечно, вот моя копия... — У вас камера. А вы знаете, что камерой на избирательном участке пользоваться нельзя? — Как это нельзя? В соответствии с (начинаю трещать заученные наизусть цитаты, как Навальный учил) я бла-бла имею право вести фото- и видеосъемку... — Но вы ведь понимаете, что вы не везде можете снимать? Вот, например, в кабинках... — Да, я не могу нарушать тайну голосования... И еще пара таких дурацких выпадов, которые я тоже парировал. Мент говорит «хорошо», разворачивается и уходит с участка. Ну и что это, блядь, было? Поворачиваюсь к тому молодому менту — тот плечами пожимает. Стою дальше. Часам к четырем на участок приходит человек, которого я ждал меньше всего — моя мамка. Я не помню, говорил ли я ей вообще, что иду на выборы наблюдателем и на какой участок. Мамка появилась в форме с майорскими погонами. Она у меня судебный пристав-исполнитель. Выходной, а она в форме, которую терпеть не может, но которую носить заставляют. Спрашиваю, чего она тут делает. Говорит, что мимо проходила. Ну да, ага. «Охраняете?» — спрашивает она у молодого мента. Тот виновато кивнул в ответ. Мамка уходит. За это время я чертовски устал стоять весь день, у меня разболелась голова, которую я заглушил анальгином, выклянчив его у бабок. Не без пользы, впрочем. Единственное, что я не мог контролировать — это выездное голосование. Я от местных достаточно наслышался про то, как избирательная комиссия указывает бабушкам пальчиком, куда надо ставить галочку, но я был единственным на участке из тех, кому было не похуй, урну без присмотра я оставить не мог, а разорваться надвое — тем более. Итак, участок закрывается. Высыпаем содержимое урн на стол. Тети из избирательной комиссии радостно похватали каждая по своей кучке бюллетеней и быстренько сосчитали, где сколько. В считанные минуты подсчет был закончен. Я понял, что настал мой звездный час, подшел к краю стола и сказал: — Так считать бюллетени нельзя. Все замолкли и уставились на меня. Я вспомнил, как отец мне объяснял, что такое идеальная тишина: «когда слышно, как летит комар, которого нет». Дальше я говорил вполголоса в огромном помещении, но мне казалось, что я говорю даже слишком громко. — Каждая бюллетень должна быть выложена на стол, так, чтобы все видели фамилию кандидата, и фамилия должна быть озвучена. Или что-то такое. Как Навальный учил. Секунд пять паузы. Чей-то неуверенный голос: — Но мы так до утра считать будем... — Ну, значит, придется до утра. Спорить со мной долго не стали. Где-то на трехсотой бюллетени все заебались, и я пошел на компромис. Раз всем все равно, кроме меня — покажите бюллетень одному лишь мне, озвучивать ничего не надо. Дело пошло быстрее. Самую молодую наблюдательницу, которая из газеты, заела на этом моменте совесть, она подошла ко мне и стала смотреть на бюллетени вместе со мной. Посчитали. Считаем контрольные цифры. Что-то не сходится на еденицу. Все вновь замолкли и уставились на меня. Я сижу на стуле с краю стола. Думаю пару секунд, потом опускаю глаза делаю величавый взмах рукой. Вся комната взрывается радостью. Смеются, шутят, чуть ли не лезут обниматься со мной. Как будто на свадьбу попал. В торжественной обстановке подписываем протоколы. Я ухожу с участка, меня догоняют и благодарят. Твою ж мать. Цитирую им напоследок Талькова — «сатана гулять устал, гаснут свечи, кончен бал», кланяюсь и ухожу. Идти домой было тяжело. Заебался просто в говно. Думал — не дойду. Почти сутки на ногах стоять, да еще и такие НЕРВНЫЕ ПОТРЯСЕНИЯ. Проскакивали мысли, что меня сейчас какие-нибудь менты могут догнать и опиздюлить. но я так заебался, что мне было насрать. Весь следующий день был посвящен выяснению того, что же, блядь, в это время проиходило на фоне. Итак, мой брат просыпается от звонка своего друга. — Леха, а ты че, на выборах? — Ты че, блядь, какие выборы? Мы ж с тобой через час в Туапсе едем. — Ага, — и кладет трубку. Через несколько минут. — Леха, а у тебя брат есть? Отвечает, что да. Еще через некоторые время звонят ему люди из Сургута. Причем здесь Сургут? В Сургуте есть то, чем живет вся наша необъятная страна — нефть. И какие-то люди, которые на месте получают от этой нефти себе на хлеб с маслом и икрой, почему-то выбрали Апшеронск как место, куда эти деньги можно инвестировать. Именно они отстроили хутор Николаенко. Это такая местная рублевка, которую все почему-то предпочитают не замечать. Хотя на самом деле не замечают ее потому, что тупые очень. Я помню, как учителей из нашей школы водили на экскурсию в местную школу, а те потом возвращались к нам и начинали нам морали читать о том, какие мы мудаки, и что много мусорим, а вокруг тридцатой школы ни одной соринки. Пиздец какой-то. Ну так вот, когда тебе надо порешать какие-то дела — ты не идешь в нашу сраную администрацию, а решаешь все дела через вот этих вот славных людей. Бизнес моего братишки тоже оказался завязан на них. Ну не местным же нищеебам дома строить, так? Люди просят угомонить меня немного. Брату ничего не остается, кроме как позвонить мне. Потом я ему признался, что на его просьбу я положил хуй. Он мне признался, что примерно на это и расчитывал, лишь бы я там совсем цирк не устраивал. Тем временем из местной администрации выезжает десант в направлении моего дома. Дома у меня злая собака да мамка, которая слегка страдает от похмелья и отдыхает в дальней комнате. Несолоно хлебавши десант уезжает и повторяет попытку через пару часов. У мамки там все знакомые, та слегка удивлена. «О, чего это вы в гости приехали? Марта, а ну иди на место!..» В общем, усаживаются они у меня в доме и начинают беседовать. Мол, так и так, ваш сын на участок наблюдателем от Прохорова приперся. Разговаривают очень вежливо и виновато. Попутно выдают замечательные фразы, большая часть которых, к сожалению. история не сохранила. — А этот Прохоров, он у него что, кумир? Или такое: — Ну вы же понимаете, что будет, если к власти придут ненужные люди! Мамка ржет и объясняет, что, мол, хватит хуйню нести, а про мое наблюдательство она ничего не знает. Десант уезжает. А Путин таки набрал 60 с чем-то процентов на моем участке.

круглосуточный суп - охуенно

А есть ли что-то вроде BOFH (Bastard Operator From Hell) но про программирование?

В России нет биохакеров и вот почему. Генный инженер на ставке института покупает киты и ферменты как частное лицо на деньги заработанные программированием под андроид.

Утилитаризм красив и лаконичен, полон и всеобъемен - этим он завораживает и пленит ум, но, к сожалению, вся его шероховатость проявляется при первом же столкновении с реальностью. Такое базовое ограничение физической реальности, данной нам в чувствах, как невозможность телепатически воспринимать переживаемый другими людьми опыт и невозможность определенно знать будущее, делает утилитаризм моральным ориентиром для одного: как только появляются другие люди, которых нужно принимать в расчет при планировании собственных действий по отношению к ним, вся простота такого морального компаса оборачивается неразрешимой дилеммой: можно ли априорно утверждать, что является для другого человека благом, а что злом? Экстраполяция собственных ценностей и ориентиров - это очень опасная дорожка, ведь объективно материально эквивалентные ситуации разными людьми могут восприниматься диаметрально противоположно. Как одному чарующее каннабиноидное опьянение может казаться милее всего, другому - противным недугом, состоянием, которое придется вытерпеть. И с материалистической стороны у нас нет причин считать, что таковое опьянение разнится от человека к человеку: и фармакологическое действие и внеоценочный опыт изменения психики, описанный испытавшими, все сходится в том, что каннабиноидное опьянение для людей одинаково во всем, кроме его оценки. Разбухшая интроспекция, фонтаны ассоциаций, замыкающиеся и распадающиеся цепочки мыслей - все одно, кроме того, что это благоденствие для одних и гадкая лихорадка для других. Утилитаризм совсем теряет смысл, когда мы обнаруживаем, что он исключительно ретроспективен: уже по факту проишествия мы можем судить о том, сколько и кем было испытано радости и горя, он абсолютно несостоятелен в той роли, в которой должно находится моральное суждение — в априорности. Можно ли называть моралью то, что не дает тебе никакого совета и судит тебя тогда, когда ты уже ничего изменить не в силах? Можно ли называть моралью то, что не дает тебе никакой возможности поступать морально? Лишь свершись деяние, открываются карты, а значит такой путь ведет к полной невозможности принимать моральных решений. Мораль существует постольку, поскольку существует суждение, предшествующее действию: беру ли я NAP или другой моральный ориентир, я способен измерить моральность своего поступка до его свершения: нарушу ли я право собственности иного субъекта своим действием или нет - известно мне заранее и дарит мне одновременно и свободу решать как поступить в контексте этого ориентира, так и ответственность за это действие, поскольку меня ничто не вынуждало поступать вопреки такой морали и всем необходимым знанием для оценки будущего деяния я был авансирован.

http://www.furfur.me/furfur/culture/culture/162107-za-otkrytoy-dveryu-gid-furfur-po-outdoor-odezhde с уважением, александор марков байер магазина Decathlon