Петров осторожно открыл дверь и заглянул в кабинет. Боширов заглядывать не пытался, а стоял у доски почета и мрачно рассматривал свои ботинки. В кабинете сидел добродушного вида молодой человек в штатском и с неподдельным интересом и легкой улыбкой смотрел интервью, которое Петров и Боширов записали несколько часов назад для канала RT. Заметив Петрова, хозяин кабинета приветливо ему улыбнулся и молча указал на один из стульев. Петров зашел и, помявшись, сел. - Садись, Руслан, садись, - обратился штатский к вошедшему следом Боширову. - Расслабьтесь ребята. Вы же дома. Молодой человек взял со стола пульт и выключил телевизор. Повернувшись к гостям, он придвинулся к столу, положил руки на стол и сцепил пальцы в замок. Поочередно оглядев Петрова и Боширова, он представился: - Меня зовут Николай Палыч, - звучало это располагающе, может быть из-за того, что штатский чётко произнес "Палыч", вместо "Павлович", что как бы сделало обстановку более доверительной. - Я, прошу прощения, вы в каком звании, Николай Павлович? - осторожно осведомился Петров. - Я теперь ваш, ребята, куратор, - ушел от ответа Николай Палыч. Слово "куратор" он сказал как-то жестко и с каким-то малопонятным нажимом. Он сделал паузу и снова по очереди оглядел Петрова и Боширова. - Вопросы есть? - Спросил он и тут же, поморщившись, добавил. - Еще какие-нибудь общие вопросы? - Из чего стало ясно, что "общие вопросы" это совершенно неуместные вопросы и быть их не должно. - Никак нет, - вздохнул Боширов. Ему становилось как-то жутко. - Вот и хорошо. - Николай Палыч легонько хлопнул рукой по столу и широко улыбнулся. - Значит, к делу. Сразу скажу, что выступили вы неплохо, - он кивнул на выключенный телевизор. - Видно, конечно, что фуфло, но вы же у нас не актеры голливудские, - он издал неприятный смешок и снова широко улыбнулся. - Понятно, что это чисто гибридный шаг. Я бы даже сказал шажок. Немного время потянуть, и вас показать, что вы живы, здоровы и никто вас не прячет. Пока. - Зачем-то добавил Николай Палыч и задумчиво покусал губу. Петров молчал, Боширов заметил, что слегка трясет коленом и усилием воли остановил это нервное движение. - Сейчас пришло время делать следующий ход. - Серьезно сказал Николай Палыч. - И это будет ход конем. Как вы уже поняли, мы при помощи СМИ намекнули всем, что вы гомосексуалисты. Но внешне вы максимум тянете на "кочегаров" из пресс-хаты, - Николай Палыч опять издал неприятный смешок и почему-то подмигнул Петрову. Петров поежился. - Нам придется ребята всем навязать нашу неопровержимую легенду, - Николай Палыч опять стал серьезен. - И заставить поверить в нее все общественное мнение Запада. И особенно элиту Запада, состоящую, как вы наверно и сами догадываетесь, сплошь из пидарасов. Николай Палыч выдержал паузу и продолжил. - Легенда такая. Вы два гомика. Вы мучаетесь в России и из страха перед гомофобным государством скрываете свою ориентацию. Скрываете ото всех: от жен, сослуживцев, друзей и блядей в саунах. И психологически вы почти на грани кризиса. И тут, - Николай Палыч поднял палец вверх и стал им слегка покачивать, - вам приходит в голову идея: поехать в самую свободную и толерантную страну, то есть в Англию, снять какой-нибудь тихий номер и поебаться там всласть. Так обмусолить свои пердаки, чтобы надолго хватило. И вот вы этот план реализуете. Довольные, счастливые, психологически освободившиеся вы возвращаетесь на Родину и тут же узнаете, что вас начинают обвинять в каком-то там убийстве какого-то там Скрипаля, которого вы и в глаза-то никогда не видели. Вы возмущены. Вы не ожидали от самой свободной страны в мире такого подлого удара в спину. И вы в растерянности. Николай Палыч по очереди оглядел Петрова и Баширова и, видимо, на всякий случай уточнил: - Вы ведь, парни, в растерянности? Петров и Баширов синхронно и убедительно кивнули. Оба предчувствовали неладное. - И вот вы выходите в СМИ, - Николай Палыч опять кивнул на выключенный телевизор, - но вам никто не верит. Все поднимают вас на смех. Что же делать? Что? Как доказать, что вы не шпионы и убийцы, а всего лишь парочка затравленных гомосеков? - Спросил Николай Палыч так, словно и сам ума не мог приложить, как же это доказать. Петров тоскливо посмотрел в окно. - И вот тут-то вам, ребята, - хитро улыбнувшись и понизив голос, сказал Николай Палыч, - помогут вещественные доказательства. Мы живем в двадцать первом веке. У каждого есть по одному или даже паре гаджетов. И многие парочки балуются тем, что снимают home video. То бишь еблю свою снимают на сотовые. На память, так сказать. Именно такое home video вы и предъявите. - То есть как это? - Хрипло спросил Боширов. - У нас же его нет. Мы же... - Будет, - жестко оборвал его Николай Палыч. Лицо его стало жестким, а глаза какими-то жуткими, неживыми. - Мы его снимем. Точнее, вы его снимете. Во всех подробностях. С радостью на лицах и хуями в жопах. И все крупным планом. - Я не буду, - глухо сказал Петров. - Слышь, - Николай Палыч не мигая смотрел на Петрова. - Я у тебя не про согласие твое спрашиваю. Я тебе ситуацию объясняю. Ты Родину любишь? - Люблю, - Петров облизнул пересохшие губы. - Это хорошо, Потому что, если мне вдруг покажется, что ты ее, гнида, не любишь, ты у меня "Новичок" горстями жрать будешь. И еще добавки требовать. Повисла тяжелая, тягучая пауза. Петров и Боширов смотрели в пол. - Да, вы че, парни? - К Николаю Палычу резко вернулось благодушие и хорошее настроение. - Че вы так раскисли-то? Вам что дороже: Родина или жопы ваши вонючие. Вы только представьте, какая получится многоходовочка: вы обратитесь к мировому гей-сообществу, в ООН, в ЕСПЧ. Поднимите такой кипишь, что мало не покажется. Смотрите все! Подлый русофобский режим англо-саксов преследует и травит двух геев по надуманному делу! Это же фашизм! Это гомофобия на марше! Николай Палыч снова посерьезнел. - Это все еще впереди, а сначала надо дело сделать. Точную копию вашего английского номера мы уже построили. Ни одна падла не отличит. Таблетки для потенции и кокс мы вам дадим, а дальше ловко орудуйте хуями и телефонами. Николай Палыч в очередной раз издал неприятный смешок... *** Дело было сделано. Петров уже час сидел в душе и пытался понять, что он теперь чувствует. Он понимал, что выполнил свой священный долг, что не изменил присяге, что сделанного, в конце концов не воротишь. И что выбора-то у него и не было. Но успокоиться он все равно не мог, хоть и выпил уже порядочно отличного французского коньяка. Откуда-то из глубин самосознания Петрова медленно поднималось ужасающее понимание того, что ему понравилось...