Ш̴̴̜̥͍͕̼̙̱͙͎͍̘̀̐̔́̾̃͒̈̔̎́́͜р̧̛̺͖͖̯̖ͧͤ͋̅̽ͧ̈̐̽̆̐͋ͤͦͬ͛̃̑͞͞и̒ͥͤͯ͂ͣ̐̉̑ͫ̉̑҉̛͏̸̻͕͇͚̤͕̯̱̳͉ͅф̴̴̡̟̞͙̙̻͍̦͔̤̞̔̓́̍͗̚͢͞ͅт̨̐ͫ̂͊̄̃ͥͪ͏̫̺͍̞̼͈̩̥̜͔͜͜ы̸̴̱̺̼̠̦͍͍͍̱̖͔̖̱͉̅͑͌͒ͫ͒̀ͥ͐ͤ̅͘̕.̵̴̡̭̼̮͖͈̙͖͖̲̮̬͍͙̼̯̦̮̮ͦ̆̀̑̌ͮͧͣͯ̔̂́͟г͌ͮ̏̈͂ͯ̚҉̛̙̬̘̲̗͇͕̠̙͙̼̩͚̀͘͞ͅо̷̥̯̘̓ͤ̽͒̋̉̀̂̄̒̓̊ͨ͛́̌ͤ̂̀͠в̶̒͒̓̏̓̚҉̛̙̘̺̰̮̼̟̼̥̟̘̠̜͜н̸̷̸̲̝͈͙̰̟̻̟̰̜̟̗͎̻̻͍̿̔̃ͨ͑о̔̀̋ͫ̇̿̐ͫ͌͗ͩ҉̨̜̙̙͈͍̮̮̼̙̘̞̕͜͡ Войти !bnw Сегодня Клубы

Братья привели его, четырнадцатилетнего, в дом терпимости — ритуал подобных визитов считался в этом кругу чуть ли не обязательным. Потом он рыдал, одеваясь, и, вероятно, над ним, так же как над Анатолием Нехлюдовым в «Записках маркера», посмеивались и поздравляли «с просвещением».

#N8DZZE / @proctolog / 3823 дня назад

Таким образом, именно к казанскому периоду своей жизни Толстой относит окончание детских и отроческих лет и начало новой, взрослой жизни. Является вопрос: почему именно 14-летний возраст считал Толстой началом нового периода своей жизни? Ответ на этот вопрос дает неоконченное автобиографическое произведение Толстого, начатое в половине 1880-х годов и озаглавленное «Записки сумасшедшего». «Четырнадцати лет, — читаем в этом произведении, — проснулась во мне половая страсть...» Существуют две записи рассказов Толстого о своем «первом падении». В начале или в половине 1880-х годов у Толстого был однажды книгоноша Библейского общества И. И. Старинин. Узнавши, что он из Казани, Толстой стал припоминать разные достопримечательности этого города. Когда Старинин рассказал, что он около года прожил послушником в Кизическом монастыре около Казани, неожиданно для него эти слова глубоко взволновали Толстого. «— Как? Вы жили в Кизическом монастыре среди братии? — удивленно и как бы встрепенувшись сказал Лев Николаевич. — А когда это было? — тихо и как бы задумавшись спросил он. Я сказал, что это было в 1878 году, и Лев Николаевич совсем тихо и как бы про себя, как-то особенно грустно сказал: «А у меня там было первое мое падение». Другой рассказ мне лично довелось слышать в 1911 году от ближайшего друга Толстого последнего периода его жизни — покойной М. А. Шмидт. Она рассказала, что однажды в то время, когда Толстой писал «Воскресение» (это было, вероятно, в 1898 году), его жена Софья Андреевна резко напала на него за сцену соблазнения Катюши Нехлюдовым. «Ты уже старик, — говорила она, — как тебе не стыдно писать такие гадости!» Толстой ничего не ответил на раздраженные нападки жены, а когда она вышла из комнаты, он, едва сдерживая рыдания, подступившие ему к горлу, обратился к М. А. Шмидт и тихо произнес: «Вот она нападает на меня, а когда меня братья в первый раз привели в публичный дом, и я совершил этот акт, я потом стоял у кровати этой женщины и плакал...». Этот рассказ Толстого дает полное основание полагать, что та сцена в «Записках маркера», где молодые люди уговаривают Нехлюдова поехать с ними туда, где он никогда не был, и, возвратившись, поздравляют его с «посвящением», а он в ответ на это говорит им: «Вам смешно, а мне грустно. Зачем я это сделал? И тебе, князь, и себе в жизнь свою этого не прощу», а потом заливается — плачет, — сцена эта, не касаясь деталей, несомненно, имеет автобиографический характер. Плачет также, «как дитя», в подобном случае и Александр, герой рассказа «Святочная ночь», написанного в один год (1853) с «Записками маркера». Через 50 с лишним лет после того, как он оставил Казань, Толстой в разговоре с одним своим молодым другом, узнавши, что его брату исполнилось 14 лет, сказал: «Какой опасный возраст для мальчиков от 13 до 15 лет — возраст половой возмужалости. Как важна нравственная среда в этом возрасте, и как безнравственна была она в моем детстве в доме Юшковых в Казани. Уже 15—16 лет — лучший возраст, потому что тогда начинают появляться духовные запросы». http://feb-web.ru/feb/tolstoy/chronics/g54/g54.htm
#N8DZZE/NBC / @proctolog / 3823 дня назад
ipv6 ready BnW для ведрофона BnW на Реформале Викивач Котятки

Цоперайт © 2010-2016 @stiletto.