Кстати, пожарский к вчерашней пасте #1A1L3T выкатил ещё простыню с рассуждениями о том, как бы этически обосновать, что мучить животных плохо. Я её перепощивать не буду, кому интересно, те сами прочитают. Но проблема в его рассуждениях была в том, что он почему-то брал за аксиому сложившийся общественный консенсус и искал ему обоснований, вместо того, чтобы брать какой-то принцип и выводить всё из него. Поэтому ему постоянно приходилось подбирать этические аргументы под идею "почему мучать животных плохо, а экспериментировать над ними — нет", "почему мучать животных плохо, а есть мясо — нет", "почему мучать животных плохо, а охотиться — норм" итд итп. В результате он, совершенно логичным образом, пришёл к тому, что единственный принцип, которым можно это последовательно обосновать — это так называемый "принцип важности цели". То есть, если ты замучил животное для забавы — это плохо, а если ты его точно так же замучил, но при этом ставил себе какую-то благородную цель (типа спорт, еда, новые научные знания итд) — то это норм.

Этот принцип всегда всплывает, когда нужно что-то обосновать, но объективных аргументов нет. Таким образом в рассуждение вводятся субъективные факторы, притом субъективность другого человека, априори не известного рассуждающему — а это настолько мутная вода, что так можно доказать что угодно. Конечно, для чисто моральных рассуждений, не имеющих правового веса, такой подход вполне допустим. Более того, чистое морализаторство как правило в лучшем случае на чём-то таком и строится, а в худшем — вообще на собственных чувствах и эмоциях помимо рассудка. Но в правовой концепции ничего подобного нельзя допускать, потому что внесение любой субъективности обесценивает её и лишает всякой возможности считаться правовой. Можно даже ввести такой критерий права: право — это то, что оценивает объективные события по объективным факторам. Как только начинаются рассуждения о чьих-то эмоциях и попытки залезть другому человеку в голову и на полном серьёзе обсуждать, о чём он думал, что чувствовал и чего хотел — здесь кончается право и начинается морализм.