http://www.poetryclub.com.ua/metrs_poem.php?poem=2181
Він народився у вагоні,

В тюремнім темнім ешелоні,

Що віз народ його в Сибір.

Йому на маминому лоні

Слізьми вмивали душу й зір.

Колеса в колисковій пісні

Збивались на слова залізні:

“Помре, нема тобі життя,

І вижбурне тебе з вагона

Повсюдносуща охорона

Вовкам сибірським на жраття!”

Та непокірна й віща мати

Дитину сповивали в шмати,

Молилася до немовляти,

Немов до Господа: “Живи!

Живи, моя чеченська крове,

Моє дитя ясне й здорове,

Вбирайся в силу і закови,

Що куті волею Москви

На серці нашім, — розірви!”

І сталося! Кайдани впали,

Джохар одкинув їх, мов грузь.

Та не на те завоювали

Кавказ російські генерали,

Щоб оддавать його комусь!

На світовому перехресті

Горить Чечня! Горить Джохар —

Великий воїн волі й честі,

І віє в очі дим і згар,

І танки сунуть, як потвори,

Вертається у вільні гори

Московського ярма тягар.

В крові свободи голос тоне

(А світ ховається в брехні!)

І знов сибірські ешелони

Москва готує для Чечні.

І для Чечні, й для України,

І для Європи — місце є,

Є кулемети й карабіни,

І дріт колючий у три зміни

Нова імперія снує!

О люди, вирослі в неволі,

Від послушенства ниці й кволі,

Чекає вас тяжка судьба,

Товарняків гулкі колеса

І тюрми від Пелопоннеса

Аж до Чукотки! Проклятьба

Й душі подвійної ганьба,

Допоки з непокірних сяєв

Не зродиться Джохар Дудаєв

У серці кожного раба!

// этот чувак постепенно превращается в моего любимого украинского поэта: http://www.poetryclub.com.ua/metrs.php?id=37&type=tvorch

Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гуттенберга
И находят вкус в говне.
Выпил русского настою,
Услыхал "ебёну мать",
И пошли передо мною
Рожи русские плясать.

http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/n-stih.html

Наша Таня громко плачет:
«Эрдоган не сволочь, значит?
Для чего же я на даче
вместо Турции гнила?
Без турецких помидоров,
без турецкого фарфора,
да ещё пальто и шторы
на помойку отнесла!
Для чего в сетях как дура
с ноября ругаю турок
и пишу им «ты придурок»
ежедневно в Скайпе я?
Если нынче с четверга нам
говорят по всем экранам,
будто Путин с Эрдоганом
снова лучшие друзья?!»

Тише, Танечка, не плачь,
скоро будет новый срач.

Чиновник Роспотребнадзора!
В слезах утопись от позора.
Убейся башкою об стену.
Вскрой ржавой ножовкою вену.
Напейся метиловой водки.
Наешься протухшей селедки.
На темя обрушь сковородку.
Замкни своей жопой проводку.
Шагни из окна небоскреба.
Пальни из ракетницы в нёбо.
Улягся под пашущий трактор.
В чернобыльский слазий реактор.
Воткни себе вертел под ребра.
Проверь, как целуется кобра.
Усядься на стебель бамбука.
Устройся на курсы сепукку.
Засыпься землею в траншее.
Нырни с наковальней на шее.
Снимай проституток со СПИДом.
Соли огурцы цианидом.
Влезь к тигру голодному в клетку.
Играй лишь по-русски в рулетку.
Засунь себе в горло репейник.
Залезь нагишом в муравейник.
Вновь водки напейся, но - царской.
Нырни в водопад Ниагарский.
Кинь в печку пять шашек тротила.
Сунь голову в пасть крокодила.
Себя распили, как дрова, ты.
Поешь на обед стекловаты.
Отведай угарного газа.
Пади под колеса КАМАЗа.
Дай лапу взбесившейся псине.
Повесься на первой осине.
Рицина насыпь себе в пиво.
Слети на машине с обрыва.
Прибейся гвоздями к дивану.
Прими сернокислую ванну.
В карман без чеки сунь гранату.
С тарзанки сигай без каната.
Отправься в поход по трясинам.
Туши возгоранье бензином.
На рельсы приляг перед скорым.
Мышьяк закуси мухомором.
Бодайся с быком на корриде.
Нудизмом займись в Антарктиде.
Нырни в раскаленную лаву.
Отдайся в объятья удаву.
Руби топором свое тело.
Жми газ вместо тормоза смело.
Гонись за избыточным весом.
Спи под гидравлическим прессом.
Используй дырявую лодку.
Залей себе олово в глотку.
Стрельни себе в глаз из винтовки.
Вздремни с головою в духовке.
Мешай при посадке пилоту.
Водички попей из болота.
Питайся едою со свалки.
Купайся в бетономешалке.
Шуми под непрочной скалою.
Побрейся электропилою.
Подергай за хвост ягуара.
Попей из сосуда Дьюара.
Усни с головою в пакете.
Слетай на зенитной ракете.
Нырни у винтов теплохода,
А также в кипящую воду.
Подставь под пробойник макушку.
Заткни своей задницей пушку.
Вбей кол себе в сердце киянкой.
Поужинай бледной поганкой.
Направь на пороги пирогу.
Путь грудью закрой носорогу.
В глазницы воткни себе вилки.
Захлопнись внутри морозилки.
В прокатный сунь стан свои руки.
Пальни себе в рот из базуки.
Хами банде байкеров в баре.
Гуляй без воды по Сахаре.
Нырни в полынью на стремнине.
Исполни чечетку на мине.
Порви себя надвое тросом.
Надуй перанально насосом.
Лоб в лоб повстречайся с трамваем.
Отведай полония с чаем.
Кури в шахте, полной метану.
Лечиться пойди к шарлатану.
На пищу прими мораторий.
В гробу проберись в крематорий.
Прими за дельфина торпеду.
Сходи на обед к людоеду.
Обильно намажься ипритом.
Вбей в голову гвоздь динамитом.
Утопни в цистерне с навозом.
Прикуй себя к двум паровозам.
Зашей себе ноздри и губы.
Вниз рухни с высокого дуба.
Прими потрошителя в гости.
Прочтя это, сдохни от злости.

P.S.
Когда ты проделаешь это,
То пользователь интернета
Обрадованно возопит:
"Зачем мне теперь суицид?"

—A simple Child,
That lightly draws its breath,
And feels its life in every limb,
What should it know of death?

I met a little cottage Girl:
She was eight years old, she said;
Her hair was thick with many a curl
That clustered round her head.

She had a rustic, woodland air,
And she was wildly clad:
Her eyes were fair, and very fair;
—Her beauty made me glad.

“Sisters and brothers, little Maid,
How many may you be?”
“How many? Seven in all,” she said,
And wondering looked at me.

“And where are they? I pray you tell.”
She answered, “Seven are we;
And two of us at Conway dwell,
And two are gone to sea.

“Two of us in the church-yard lie,
My sister and my brother;
And, in the church-yard cottage, I
Dwell near them with my mother.”

“You say that two at Conway dwell,
And two are gone to sea,
Yet ye are seven! I pray you tell,
Sweet Maid, how this may be.”

Then did the little Maid reply,
“Seven boys and girls are we;
Two of us in the church-yard lie,
Beneath the church-yard tree.”

“You run about, my little Maid,
Your limbs they are alive;
If two are in the church-yard laid,
Then ye are only five.”

“Their graves are green, they may be seen,”
The little Maid replied,
“Twelve steps or more from my mother’s door,
And they are side by side.

“My stockings there I often knit,
My kerchief there I hem;
And there upon the ground I sit,
And sing a song to them.

“And often after sun-set, Sir,
When it is light and fair,
I take my little porringer,
And eat my supper there.

“The first that died was sister Jane;
In bed she moaning lay,
Till God released her of her pain;
And then she went away.

“So in the church-yard she was laid;
And, when the grass was dry,
Together round her grave we played,
My brother John and I.

“And when the ground was white with snow,
And I could run and slide,
My brother John was forced to go,
And he lies by her side.”

“How many are you, then,” said I,
“If they two are in heaven?”
Quick was the little Maid’s reply,
“O Master! we are seven.”

“But they are dead; those two are dead!
Their spirits are in heaven!”
’Twas throwing words away; for still
The little Maid would have her will,
And said, “Nay, we are seven!”

A little black thing among the snow,
Crying "weep! 'weep!" in notes of woe!
"Where are thy father and mother? say?"
"They are both gone up to the church to pray.

Because I was happy upon the heath,
And smil'd among the winter's snow,
They clothed me in the clothes of death,
And taught me to sing the notes of woe.

And because I am happy and dance and sing,
They think they have done me no injury,
And are gone to praise God and his Priest and King,
Who make up a heaven of our misery."

Над пустотою нависая криво,
Вцепясь корнями в трещины камней,
Стоит сосна у самого обрыва,
Не зная, что стоять недолго ей.

Её давно держать устали корни,
Не знающие отдыха и сна;
Но с каждым годом круче и упорней
Вверх - наискось - всё тянется она.

Уже и зверь гордячки сторонится,
Идёт в обход, смертельный чуя страх,
Уже предусмотрительные птицы
Покинули гнездо в её ветвях.

Стоит она, беды не понимая,
На сумрачной, обветренной скале...
Ей чудится - она одна прямая,
А всё иное - криво на земле.

(Вадим Шефнер, 1954)