Коломойский и Аваков, украинцы средних лет (пара злобных укрохряков, как сказал бы интернет), воевали оголтело на полях родной земли, и на них в России дело за убийства завели. Скажут: это Украина! Но для нашего СК вся чужая плоть — едина, вся чужая боль — близка, и любой из ихних граждан — член правительства причем — нами может быть возжаждан, уличен и обречен. Наши общие проблемы разделить я не берусь: патриарх сказал, что все мы — историческая Русь. Там же связи обрывают, наше братство шлют к чертям, там же наших убивают — да и кто не наши там? Я, подумав хорошенько, проштудировав печать, предложил бы с Порошенко эти розыски начать: кто поймал — тому награда. Он же главный их бандит, и искать его не надо: вот же, в Киеве сидит! (Коломойский и Аваков тоже, впрочем, на виду и не скроются, заплакав, ни в Париж, ни в Катманду.) Если брать, то лучше сразу, с репортажем НТВ, всю верховную заразу с президентом во главе, чтоб не бекал и не мекал повелитель вражьих сил… Между прочим, я б и Меркель тоже в розыск пригласил. Ведь его же нрав настырный подчинил ее сполна, ведь его же план же мирный поддержала бы она, подтвердив его серьезность, государственную стать… Объявите Меркель в розыск! Да и что ее искать? Ведь по первому же зову прилетит, как глупый стерх… Пригласить ее к Лаврову и ворваться: «Руки вверх!»

Впрочем, если так уж прямо в Интерпол писать от нас — главный тут Барак Обама, враг России номер раз. Без него бы Порошенко был бессилен, как дурак. По Обаме плачет стенка, в крайнем случае барак. Побелел бы он от злобы, если б лихо, без труда Интерпол ловил его бы, чуть поедет он куда! Подойдет к нему охранник, деликатный, как в Крыму, и посадит в обезьянник, где и место бы ему!*

Но уж если молвить строго и мозги не полоскать, но начать бы надо с Бога. Бога надо бы искать! Это он с прищуром свойским допускает тут пока, чтоб Аваков с Коломойским побеждали Янука, он потворствует Обаме, как последний либераст, — и они же пишут сами на деньгах «In God we trust»! На себя берет он много. Наша логика жестка. Им пора прищучить Бога, этим хлопцам из СК. Что по мелочи таскать им мелких укров на допрос? Горький был богоискатель, Луначарский-наркомпрос… Это вечная дорога нашей праведной земли. Все они искали Бога и почти уже нашли! И напомню, что когда-то, пару тысяч лет назад, получилось у Пилата: Бог разыскан был и взят. Он совсем такой, как вы ведь. Он живое существо. Показания бы выбить вы сумели из него.

Нету лучшего предлога освятить родной народ. Пусть СК поищет Бога! Я уверен, что найдет. Он где хочет, там и веет, замышляя Страшный суд… Говорят, они не верят? Им закажут — и найдут! Такова у них работа: приказали — извини… Что Навальный стырил что-то, вряд ли верили они, но нашли же все, что надо, обыскав его ночлег, — от старинного айпада до картины «Человек». Так что пусть поищут Бога, чтоб спасти страну от зла.

РПЦ им не подмога. Я боюсь, что там не зна…

Новейшие планы Верховного Мага (насколько постиг я, почтительный раб) — расширить присутствие гимна и флага в реальности русской. И правда, пора б! Российская слава сгорает бездымно, уходит в преданья, что твой Оссиан, — поскольку свой день начинает без гимна, без пения вслух большинство россиян. Ведь гимн — это истинный шанс прикоснуться к величью Отчизны. Почувствуй, тупой: ты все же проснулся, а мог не проснуться, у нас это просто. Проснись же — и пой! Ты мог бы проснуться в участке, на зоне, в канаве (в подпитии заночевав), в программе Малахова, в вечном позоре; ты мог в Бирюлеве проснуться, чувак! Ты мог бы воскликнуть в сердитом бессильи — мол, тресни весь мир, раздолбать его на … — и сесть за призывы к развалу России, поскольку ведь треснет при том и она; а мог бы — за приступ кощунственной злобы, за отчую власть, оскорбленную честь, за церковь… да трудно придумать, за что бы при должном стараньи ты мог бы не сесть. Пока ты не тронут. Великое благо! Буквально восторг закипает в груди. Оденься в цвета трехполосного флага, раскрась ими мордочку, так и ходи! И главное — громче, чтоб знали соседи, которые пристально бдят за стеной, — труби во весь голос при каждой победе, военной, спортивной и всякой иной, чтоб слышали, сволочи, слева и справа, не зная покоя, не ведая сна: «Россия — священная наша держава, Россия — любимая наша страна!»

Пусть все голосят, от скина до фаната, чтоб знали: достойные детки растут. Сказал же Шойгу: расширяется НАТО. Оно уже рядом. Оно уже тут. Страну окружает всемирное скотство и ждет, на последнем застыв рубеже. Тряпьем и айфонами их производства весь внутренний рынок завален уже. Несчастным приходится много трудиться и думать убогой своей головой, а ты и без этого можешь гордиться — размерами! Предками! Тем, что живой! И эти пиндосы, и эти косые, и все остальные уперлись в облом — а ты на просторах единой России сидишь, торжествуя, державным орлом! На ост и на запад глядишь, как пиранья, с гримасой презренья к труду и стыду; одна голова у тебя для киванья, в другую тебе помещают еду. В отличье от этого самого НАТО, которое вечно преследует нас, тебе ни работать, ни думать не надо: подумает Путин, потрудится газ. И пусть они чуют в Китае и Польше, как мы подпеваем сплоченной толпой: ограбили — пой, оболванили — пой же, отбуцкают — пой, изнасилуют — пой! Есть дедова слава, басманное право, чужая вина и глухая стена — короче, священная наша держава, конкретно — любимая наша страна.

Читатель! Мы связаны чем-то интимным, и это отчаяться нам не дает. Ты скажешь, что это глумленье над гимном? Довольно: я вижу, что ты патриот.

Не думай, не спрашивай, дела не делай, молись калачу, доноси палачу — и будь, если хочешь, хоть красный, хоть белый, и даже, и даже, и даже — молчу

Когда гусарский полк входил в уездный город N, уездные мужчины вымирали, а женщины, построившись вдоль деревянных стен, гусарский полк глазами пожирали. Бросали в воздух чепчики, и лифчики, и проч. Гусары на лету ловили юбки. Потом лилось шампанское, и опускалась ночь, и начинались яростные рубки.

Гусарский полк не воевал: летал туда-сюда и отдавал досуг увеселеньям, исправно выбирая для постоев города с преобладавшим женским населеньем. Там жили полчища ткачих, вязальщиц и врачих и всяческих валяльщиц завалящих. Мужчины прятались в лесах, давно уже ничьих, – да их и мало было, настоящих.

Зато каков гусарский полк! Полковник Гребанько, известный широтою и азартом, метал ножи, джигитовал и выпивал легко бутылку рома – залпом, суки, залпом! Седой, квадратный, с мордой цвета печени сырой, весь в шрамах от бесчисленных дуэлей – он ехал впереди полка, как истинный герой, любимец женщин в возрасте дуэний.

О, что до свежих, до девиц, – для них на всякий вкус хватало лиц. В любом собранье женском всегда фурор производил Д'Эрве, силач-француз, чей прадед в плен попался под Смоленском. Французу-прадеду весьма понравилось в полку, и он остался, несмотря на толки, – игрок, жуир, бретер, в долгу буквально как в шелку… Служили там и все его потомки. Грузинов первый, из грузин, воспитанный жарой и вольницей Колхиды плодородной, – его ближайший конфидент был Муромцев второй, хотя блондин, но очень благородный. Ужорский, слава наших дней, вязавший кочергу морским узлом, – пленительный Ужорский! – и Бурцев, назначавший всем свидания в стогу. Такой его был способ ухажерский.

Когда гусарский полк входил в уездный город N, от прочих городов неотличимый, – сам мэр протягивал хлеб-соль и не вставал с колен, не в силах ощутить себя мужчиной. Мужчины – вот! Петров четвертый, Батеньков шестой – ты не сравнишься, как бы ни извелся. Они вставали на постой – и это был постой! Стояло все, включая производство.

«Скажите, как там на фронтах?» – нежнее ранних птах стонали толпы барышень покорных. «Да что ж, мамзели, на фронтах? Все то же – трах-тах-тах!» – им сдержанно ответствовал полковник. «Когда закончится война?» – «Не знаю, не штабной. Боец. Скажи-ка, дядя, ведь недаром? Да что нам, собственно, война? Мы вскормлены войной! И так ли жали нас под Кандагаром!»

Под Кандагаром никогда, как сказано уже, он не бывал. Всегда, в жару и стужу, не отвлекаясь, он на том сражался рубеже, откуда вылез род людской наружу. И весь его гусарский полк – как, в сущности, любой гусарский полк, других полков страшнее, – хотя и двигался вперед, разбуженный трубой, но устремлялся в эти же траншеи.

«А ну-ка, цыпочки, за мной! Повзводно! Те-те-те!» – кричал полковник, бил себя в лампасы – и полк со свитой из девиц шатался в темноте по кабакам и пожирал запасы. Когда же съеден был запас и взяты в сладкий плен все женщины (все женщины рыдали), – полк неохотно покидал уездный город N и устремлялся в глинистые дали. Копыта вязли. Дождь хлестал, и было далеко до города, который обозначим N + 1. И впереди полковник Гребанько качался на коне своем казачьем, Д'Эрве, вальяжный, как Самсон, уставший от Далил, мурлыкал по-французски под сурдинку, а пьяный Муромцев, блондин, с Грузиновым делил последнюю уездную грудинку.