http://vbogat.livejournal.com/217652.html
"Ведь Западная Литва – это были в основном хутора, так сказать, осуществлённая мечта Петра Аркадьевича Столыпина. Для лесной и болотистой Жемайтии мелкие хозяйства представляли собой наиболее удобную форму труда на земле. Что касается духовенства, ксендзов, которых начали преследовать, как распространителей «опиума для народа», то в литовской деревне ксендз был всем – и советником, и другом, и просветителем. И крестьяне, и ксендзы являлись носителями человеческого достоинства, независимости, духовности и именно поэтому особенно не устраивали новую власть.
Всё вершилось самым варварским образом: группа НКВД приезжала на хутор, семью бросали в грузовик и увозили, избы при этом сжигали, сады и колодцы уничтожали, имущество растаскивали. Энкавэдэшники привыкли иметь дело с безответным крестьянством (правда, и оно вначале оказывало сопротивление). И если в Восточной Литве выселение хуторян шло сравнительно спокойно, то в Западной Литве на силу ответили силой. Литовская армия была небольшой, её сразу же разоружили, но с крестьянскими отрядами справиться оказалось труднее. Формирования эти были малочисленными, но хорошо организованными, прекрасно знающими местность, их поддерживало население. Примечательно, что во главе отрядов стояли не только крестьяне, но и интеллигенты – в Западной Литве существовала давняя традиция служения интеллигенции крестьянству.
И вот этих-то, кто на силу ответил силой, энкавэдэшники очень боялись. При первом же нападении «лесных братьев» (или «шяулистов», как их тогда называли) они совершали нечто вроде шахматной рокировки – немедленно отступали и выдвигали для своего прикрытия армейские части. Мы открывали огонь, обычно безрезультатный – не только из-за военной искусности крестьянских отрядов и их умелой маскировки, но и потому, что мы делали это безо всякой охоты. Я, во всяком случае, ни разу не целился в людей. Совсем не стрелять было, конечно, невозможно – за это грозил расстрел или штрафбат, то есть опять-таки смерть, только медленная. И всё время меня преследовало и до сих пор не отпускает чувство вины перед литовцами, чувство вины, которую я всю жизнь пытаюсь загладить…"