Если заниматься профанацией неофрейдизма, то можно предположить, что стремление к свободе — это какой-то чисто мужской сексуальный комплекс. Типа, сублимация сексуального поведения гетеросексуальных мужчин, которые хотят заниматься сексом в активной позиции, но при этом очень не хотят и боятся оказаться в пассивной. Соответственно, мужчины подсознательно стремятся к тому, чтобы создать вокруг себя некое личное пространство, в широком смысле слова, куда никто не может вторгнуться (чтобы выебать их), и при этом пытаются избавиться от ограничений своей собственной свободы действий (т.е. ебать кого они хотят). Сильнее всего это стремление выражено у гиперсексуальных мужчин (типа меня), в то же время женщины, если им что-то говорить за свободу, искренне не понимают, в чём профит — им-то секс в пассивной позиции как раз приятен. Строго говоря, женщине свобода вообще не нужна, ей нужна любовь и забота, чтобы её поддерживали, защищали, чтобы рядом были близкие люди итп.
В самом деле, такая теория выглядит логично и объясняет многие наблюдаемые факты: начиная от языка с выражениями типа "анальное рабство" и кончая типичным образом борца за свободу в массовом сознании — ярким, активным, гипермаскулинным самцом. Да и кампания по насаждению матриархата, негативного подкрепления проявлений мужских сексуальных инстинктов и демаскулинизации общества, проводимая независимо самыми разными государственными режимами, выглядит на этом фоне более объяснимой. В самом деле, мужчина-бунтарь для государства опасен, для того, чтобы его подчинить, используется школа, семья и целая многоуровневая система матриархальной индоктринации.
Политические выводы также можно сделать из данного концепта — с той оговоркой, что мы говорим не о поле, а о гендере. Гендеров вообще больше чем два и они не обязательно совпадают с биологическим полом — например, ЛГБТ, метросексуалы, асексуалы, монахи и старики обоего пола после утраты половой функции могут рассматриваться как отдельные гендерные идентичности. Однако, если говорить о традиционно-гендерных мужчинах, то они будут тяготеть к условно "правым" ценностям — индивидуальной свободе, приватности независимости, праве собственности, праве на самозащиту итд. В то же время, гендерные женщины, наоборот, будут стремиться "влево" — к идее сильного государства, которое бы заботилось о них, защищало их, предоставляло всякие социальные гарантии, даже ценой ограничения права на личную жизнь и независимость. То, что именно так и происходит, легко видеть уже по тому, насколько сильно "полевел" мировой политический майнстрим после того, как женщинам дали избирательное право — и как он продолжает "леветь" по мере того, как с каждым последующим десятилетием степень участия женщин в политике увеличивается. Конечно, пропаганда и разные механизмы социального научения нарушают стройность картины — доводилось встречать и женщин, поддерживающих либертарные идеи, в то время как какой-нибудь мужчина-совок выбирает скорее женскую модель поведения в политике и в жизни. Однако общая тенденция вполне прослеживается.
