Ничего нового, просто ещё одна страна пала от построенного социализма: https://fee.org/articles/gasoline-production-in-oil-rich-venezuela-practically-paralyzed/ "Gasoline Production in Oil-Rich Venezuela "Practically Paralyzed" The current situation is a result of abandonment, embezzlement, and massive Chavista corruption. Venezuela, which has the largest oil reserves in the world, faces a shortage of gasoline of 80 percent, a situation that has kept all regions of the country on the edge of chaos. Although Venezuela has 18 refineries throughout the world and six in its national territory, today most states face a shortage of gasoline that is reflected in endless lines of cars waiting for service. Iván Freites, secretary of the Unitary Federation of Oil Workers of Venezuela (Futpv), pointed out that the endless lines at gas stations are due to low fuel production. “There is no gasoline, the production of gasoline in the country is practically paralyzed. The Amuay refinery has no product to produce…In addition, 70 percent of the gasoline produced in the country is not converted into end consumer product,” he explained. According to the representative of the oil workers, what little is produced is being exported to countries such as Cuba or China to comply with international agreements. “There was an order from Nicolás Maduro to the Minister of Petroleum, Manuel Quevedo, to send one million barrels of oil to China. They stopped the refineries and loaded the barrels. It is even more [than] the amount that they send to Cuba,” he said. He said that in Amuay, one of the country's main refineries, 70,000 barrels of oil are being produced daily when the current capacity is 1,300,000, meaning the refinery is operating at just 5.4 percent of production. The nation, which is facing a shortage of food and medicines unique to its history, has not been able to escape gasoline shortages, which affect a large part of the population and keep it paralyzed. Both private vehicles and public transport are forced to wait in long lines to access a gasoline supply that can last from four to 12 hours, depending on the region of the country. Users on Twitter report that the shortage of gasoline is mainly in the interior of the country. They report that the main affected cities are Valencia in the state of Carabobo, Maracay in the state of Aragua, Barquisimeto in Lara, and San Carlos in Cojedes..."

Ничего нового, просто ещё одна страна пала от построенного социализма: https://fee.org/articles/how-roman-central-planners-destroyed-their-economy/ "How Roman Central Planners Destroyed Their Economy Spending, inflation, and economic controls destroy wealth and create conflict. In 449 B.C., the Roman government passed the Law of the Twelve Tables, regulating much of commercial, social, and family life. Some of these laws were reasonable and consistent with an economy of contract and commerce; others prescribed gruesome punishments and assigned cruel powers and privileges given to some. Other regulations fixed a maximum rate of interest on loans of approximately 8 percent. The Roman government also had the habit of periodically forgiving all interest owed in the society; that is, it legally freed private debtors from having to pay back interest due to private creditors. The Roman government also set price controls on wheat. In the fourth century, B.C., the Roman government would buy grain during periods of shortages and sell it at a price fixed far below the market price. In 58 B.C., this was improved upon; the government gave grain away to the citizens of Rome at a zero price, that is, for free. The result was inevitable: farmers left the land and flocked to Rome; this, of course, only made the problem worse, since with fewer farmers on the land in the territories surrounding Rome, less grain than before was being grown and brought to the market. Also, masters were freeing their slaves and placing the financial burden for feeding them on the Roman government at that zero price. In 45 B.C., Julius Caesar discovered that almost one-third of the Roman citizenry was receiving their grain supply for free from the State. To deal with the financial cost of these supplies of wheat, the Roman government resorted to debasement of the currency, that is, inflation. Pricing-fixing of grain, shortages of supply, rising budgetary problems for the Roman government, monetary debasement and resulting worsening price inflation were a continual occurrence through long periods of Roman history. Spending, Inflation and Economic Controls Under Diocletian The most famous episode of price controls in Roman history was during the reign of Emperor Diocletian (A.D. 244-312). He assumed the throne in Rome in A.D. 284. Almost immediately, Diocletian began to undertake huge and financially expensive government spending projects. There was a massive increase in the armed forces and military spending; a huge building project was started in the form of a planned new capital for the Roman Empire in Asia Minor (present-day Turkey) at the city of Nicomedia; he greatly expanded the Roman bureaucracy; and he instituted forced labor for completion of his public works projects. To finance all of these government activities, Diocletian dramatically raised taxes on all segments of the Roman population. These resulted in the expected disincentives against work, production, savings, and investment that have long been seen as the consequences of high levels and rates of taxation. It resulted in a decline in commerce and trade, as well. When taxation no longer generated enough revenue to finance all of these activities, Emperor Diocletian resorted to debasement of the currency. Gold and silver coinage would have their metal content reduced and reissued by the government with the claim that their metallic value was the same as before. The government passed legal tender laws requiring Roman citizens and subjects throughout the Empire to accept these debased coins at the higher value stamped on each of the coin’s faces..."

https://fee.org/articles/how-free-trade-liberated-women-from-housework/ "How Free Trade Liberated Women from Housework Chelsea Follett US tariffs will thus target and raise the cost of appliances that have been key to women’s empowerment historically. t is an underappreciated fact that women are hit particularly hard by the United States’ ever-increasing tariffs on imports and burgeoning trade war with China (and, possibly, other countries as well). Recently another set of tariffs on imports took effect, raising prices on hundreds of goods especially important to women, including foodstuffs and appliances. It may sound trite—or worse—to associate these goods primarily with women. But economic history clearly shows that labor-saving appliances and ready-made food products save women time, thereby expanding their opportunities, and allowing them to improve their education and skills, pursue employment outside the home, and do other things they value. The Market Freed up Women's Time Consider just one appliance that the administration’s tariffs have hit especially hard: the washing machine. Just a century ago, women would spend at least one full day of their already overburdened week soaking, stirring, boiling, wringing, hanging, deodorizing, starching, and then folding and ironing their household laundry. Today, the washing machine reduces the amount of weekly active work on laundry to around an hour. As University of Cambridge economist Ha-Joon Chang has noted, “Without the washing machine, the scale of change in the role of women in society and in family dynamics would not have been nearly as dramatic.” Yet the US recently placed a 25 percent tariff on Samsung and LG washing machines from South Korea and has tariffed the foreign steel and aluminum used in American-made washers. As a result, the price of these machines has already increased by 17 percent. The new tariffs will increase the cost of countless goods that have freed women’s time and dramatically improved gender equality, helping make two-earner households possible. Consumers will see heftier price tags on vacuum cleaners, sewing machines, refrigerators, dishwashers, kitchen waste disposers, blenders, food processors, toaster ovens, microwaves, kitchen ranges and ovens, slow cookers, and virtually all other appliances. (The full list of products targeted by the latest tariffs is 194-pages-long.) The increase in cost will represent an abrupt change for the worse after global trade liberalization previously lowered the cost of many those same goods over the past decades. Reducing the Burden of Housework The tariffs will thus target and raise the cost of appliances that have been key to women’s empowerment historically. Thanks in part to the affordability of everyday kitchen appliances, cooking has changed from a necessary, labor-intensive task to a largely optional activity in the United States. Back in the days of churning butter and baking one’s own bread, food preparation consumed as much time as a full-time job. But by 2008, the average American spent around an hour on food preparation each day, and from the mid-1960s to 2008, women more than halved the amount of time spent on food preparation. Yet women still cook more than men in the United States, and so any increase in the cost of kitchen appliances is a tax on items that women use the most..."

А пока гендерные учёные рассказывают, как проклятые буржуазные белые супремасисты отбирали у покорённых народов железные дороги, автомобили, туалетную бумагу и микроволновки, я, оказывается, уже как год назад репостил статью "How Africa Got Left Behind" #WYBMAE

https://fee.org/articles/why-botswana-is-better-off-than-zimbabwe/ "I’m pontificating on this topic because a reader sent me this very stark contrast between market-friendly Botswana and the statist hellhole of Zimbabwe. I can’t vouch for the specific numbers, though it appears some of them are from the Heritage Foundation’s Index of Economic Freedom. The obvious lesson is that good policy is producing vastly superior results in Botswana. But I wanted independent confirmation since not everything one sees on the Internet is true (shocking!). So I checked Human Progress, the invaluable data portal created by Marian Tupy, and downloaded more than 50 years of data for inflation-adjusted ($2010) per-capita GDP in Botswana, Zimbabwe, and South Africa. The results, to put it mildly, are stunning. Botswana has enjoyed much faster growth than South Africa, and Zimbabwe has suffered horrible stagnation. South Africa’s anemic performance doesn’t surprise me. And I guess the gap between Botswana and Zimbabwe shouldn’t surprise me, either. After all, Marian wrote about the difference between Botswana and Zimbabwe back in 2008. How different, I thought, was Zimbabwe from Botswana, the latter of which is safe and increasingly prosperous. But what accounts for such striking differences between the two neighbors? It turns out that much of the difference stems from the degree of freedom that each populace enjoys."

https://vk.com/wall-50177168_718444 ""Для примера очень кратко рассмотрим различия, в уже упоминавшихся, Северной и Южной Кореи, которые начались после раздела на американскую часть (Южную) и советскую (Северную). В 1948 году в Южной Корее президентом стал выпускник Гарварда и Принстона, антикоммунист — Ли Сын Ман. Конечно, думаю, все понимают, что ни Ли Сын Ман, ни его преемник Пак Чон Хи не были демократическими лидерами. Но они оба придерживались стратегии свободного внутреннего рынка и сохранения, пускай и не повсеместной, частной собственности, т.е. наблюдаются ключевые аспекты инклюзивных институтов. В Северной Корее же, в 1947 году, при поддержке Советского Союза к власти пришёл бывший глава партизан-коммунистов — Ким Ир Сен. По приходу к власти он сразу установил централизованное планирование, объявил вне закона частную собственность и запретил рыночные отношения, следовательно, наблюдаются аспекты экстрактивных институтов. В настоящий момент очевидно то, насколько сильно разошлись пути развития двух Корей. Южная Корея стала странной, где произошло так называемое «экономическое чудо», и одной из самых развитых и богатых стран на данный момент. В Северной Корее же наблюдается техническая отсталость, повсеместная бедность и периодические вспышки голода. Доходы на душу населения в двух этих соседствующих странах отличаются примерно в 10 раз. "(В 1950 году) житель Сеула Хван Пён Вон был разлучен с братом. Во время оккупации Хвану удалось спрятаться и избежать призыва в северокорейскую армию. После ухода северян он остался в Сеуле и продолжал работать аптекарем. Но его брата, врача в армейском южнокорейском госпитале, насильно увели с собой на Север отступающие солдаты Северной Кореи. Братья, разлученные в 1950 году, снова встретились в Сеуле лишь в 2000-м, через пятьдесят лет, после того как правительства обеих Корей согласились наконец начать ограниченную программу воссоединения семей. Будучи врачом, брат Хван Пён Вона в конце концов был направлен на работу в военно-воздушные силы – отличная карьера в условиях милитаризованной диктатуры. Но даже жизнь привилегированных граждан Северной Кореи трудно назвать безбедной. Когда братья встретились, Хван Пён Вон стал расспрашивать, как живется к северу от 38-й параллели. У него была машина, а у брата не было. «А телефон у тебя есть?» – спросил он брата. «Нет, – ответил брат. – Есть у дочки, она работает в министерстве иностранных дел. Но чтобы позвонить, нужно знать специальный код». Хван Пён Вон заметил, что все северяне – участники встречи просили у своих южных родственников деньги, и тоже предложил брату денег. Но брат ответил: «Если я вернусь с деньгами, правительство скажет: „Отдай эти деньги нам”, так что лучше не надо». Заметив, какое у брата изношенное пальто, Хван Пён Вон предложил: «Сними свое пальто и оставь его мне, а обратно поезжай в моем». – «Я не могу, – ответил брат, – это пальто я взял напрокат у правительства, чтобы в нем поехать на встречу». Когда они прощались, Хван Пён Вон чувствовал, что брату не по себе и он сильно нервничает, словно боится, что их подслушивают. Он был еще беднее, чем Хван мог себе представить. Брат рассказывал, что живет хорошо, но выглядел ужасно и был худой, как спичка"."

https://fee.org/articles/socialism-is-war-and-war-is-socialism/ "“[Economic] planning does not accidentally deteriorate into the militarization of the economy; it is the militarization of the economy.… When the story of the Left is seen in this light, the idea of economic planning begins to appear not only accidentally but inherently reactionary. The theory of planning was, from its inception, modeled after feudal and militaristic organizations. Elements of the Left tried to transform it into a radical program, to fit into a progressive revolutionary vision. But it doesn’t fit. Attempts to implement this theory invariably reveal its true nature. The practice of planning is nothing but the militarization of the economy.” —Don Lavoie, National Economic Planning: What Is Left? [...] The absence of such a collective purpose or common scale of values is one factor that explains the connection between war and socialism. They share a desire to remake the spontaneous order of society into an organization with a single scale of values, or a specific purpose. In a war, the overarching goal of defeating the enemy obliterates the ends-independence of the market and requires that hierarchical control be exercised in order to direct resources toward the collective purpose of winning the war. In socialism, the same holds true. To substitute economic planning for the market is to reorganize the economy to have a single set of ends that guides the planners as they allocate resources. Rather than being connected with each other by a shared set of means, as in private property, contracts, and market exchange, planning connects people by a shared set of ends. Inevitably, this will lead to hierarchy and militarization, because those ends require trying to force people to behave in ways that contribute to the ends’ realization. And as Hayek noted in The Road to Serfdom, it will also lead to government using propaganda to convince the public to share a set of values associated with some ends. We see this tactic in both war and socialism. As Hayek also pointed out, this is an atavistic desire. It is a way for us to try to recapture the world of our evolutionary past, where we existed in small, homogeneous groups in which hierarchical organization with a common purpose was possible. Deep in our moral instincts is a desire to have the solidarity of a common purpose and to organize resources in a way that enables us to achieve it. Socialism and war appeal to so many because they tap into an evolved desire to be part of a social order that looks like an extended family: the clan or tribe. Soldiers are not called “bands of brothers” and socialists don’t speak of “a brotherhood of man” by accident. Both groups use the same metaphor because it works. We are susceptible to it because most of our history as human beings was in bands of kin that were largely organized in this way. Our desire for solidarity is also why calls for central planning on a smaller scale have often tried to claim their cause as the moral equivalent of war. This is true on both the left and right. We have had the War on Poverty, the War on Drugs, and the War on Terror, among others. And we are “fighting,” “combating,” and otherwise at war with our supposedly changing climate — not to mention those thought to be responsible for that change. The war metaphor is the siren song of those who would substitute hierarchy and militarism for decentralized power and peaceful interaction. Both socialism and war are reactionary, not progressive. They are longings for an evolutionary past long gone, and one in which humans lived lives that were far worse than those we live today. Truly progressive thinking recognizes the limits of humanity’s ability to consciously construct and control the social world. It is humble in seeing how social norms, rules, and institutions that we did not consciously construct enable us to coordinate the actions of billions of anonymous actors in ways that enable them to create incredible complexity, prosperity, and peace."

https://reed.media/freedom-for-women/ "Экономическая свобода ведет к социальной свободе Оставляя покровительственные отношения в стороне, специалисты в области человеческого развития также в значительной степени неэффективны в борьбе с нищетой. Например, хорошие программы, которые раздают цыплят бедным женщинам, не приводят к долгосрочным экономическим выгодам. Эти критические замечания приводились и ранее. Уильям Истерли из Нью-Йоркского университета подробно описал, как «технократический» подход к развитию сверху вниз часто служит исключительно для обогащения «экспертных» специалистов с одной стороны и диктаторов в бедных странах с другой. Документальный фильм «Poverty, Inc.» также освещает проблемы, которые связаны с предоставлением гуманитарной помощи поставленной на поток. Правда заключается в том, что международная помощь никогда не выводила ни одну стран из состояния нищеты, а в некоторых случаях даже препятствовала развитию. На Гаити находятся более 10 000 неправительственных организаций по предоставлению международной и гуманитарной помощи, но подобная благотворительность только наносит ущерб местным отраслям промышленности и приводит к циклу зависимости, который усугубляет нищету. Как мы знаем, бедность делает женщин особенно уязвимыми. Действительно, обзор литературы по вопросам человеческого развития, опубликованной в «Журнале экономической литературы», говорится, что «гендерное неравенство сокращается по мере сокращения нищеты, а вместе с экономическим развитием положение женщин улучшается быстрее, чем положение мужчин». Другими словами, социальное расширение прав и возможностей женщин тесно связано с расширением экономических возможностей, и женщины получают наибольшую выгоду от экономического процветания. Предоставление женщинам больших экономических прав позволяет им лоббировать социальные изменения, из которых вытекают политические и правовые реформы. Милтон Фридман писал, что «экономическая свобода является … незаменимым средством достижения политической свободы». В некоторых странах женщинам по-прежнему юридически не разрешается работать без разрешения супруга. Как отмечает мой коллега Гильермина Саттер-Шнайдер, «гендерное равенство в рамках закона улучшается по мере того, как страны становятся более экономически свободными». Спасение девиц [...] Этот экономический прогресс не был обусловлен международной помощью, а благодаря частному предпринимательству. Экономический рост в Китае и Индии значительно опередил Африку к югу от Сахары, несмотря на гораздо меньшую помощь в расчете человека. Этот экономический рост совпал с политикой экономической либерализации. Люди в бедных странах не являются пассивными жертвами, ожидающими спасения. Они сами вырываются из нищеты везде, где у них есть к тому свобода. Это особенно характерно для женщин. Рассмотрим Бангладеш, где наблюдается резкое сокращение масштабов нищеты и позитивные изменения в жизни женщин. Как отметила экономист Лондонской школы экономики Наила Кабеер: «Рыночным силам, и в частности экспортно-ориентированной швейной промышленности, удалось достичь того, что правительственным и неправительственными усилиями не удалось за десятилетия — позволить женщине выходить на рынок труда» Индустриализация повысила уровень образования женщин и снизила уровень детских браков. По словам Кабера, это также смягчило социальные нормы женского затворничества и улучшило реакцию судебной системы на женщин. «Теперь я чувствую, что у меня есть права, я могу выжить». Преодоление от нищеты и достижение равных прав часто идут рука об руку. «Концепция расширения прав и возможностей женщин нуждается в немедленном и срочном спасении от лап потенциальных спасителей индустрии человеческого развития», — заключает Закария. Нельзя не согласиться больше. Мы также согласны с тем, что политические свободы имеют жизненно важное значение, но мы не должны игнорировать важность экономической свободы. Спасение девиц, которые терпят бедствия в развивающихся странах, полностью способны сами спастись, если им предоставят этого свободу."

https://vk.com/wall-50177168_691112 "Как капитализм спасает природу Африки. (примечание редакции: в России, в общем-то, те же самые принципы работают, в частных охотугодьях дичи просто завались, потому что хозяева этих самых угодий заинтересованы в сохранении устойчивой популяции животных, иначе охотники к ним не поедут). Небо было синим, саванна была красной под загорелой травой, и коренастые деревья тянулись к горизонту. Возле асфальтированной дороги за пределами южноафриканского города Кимберли иы видели кормившихся бабуинов и страусов. Когда мы съехали с дороги на грунтовку, ведущую в Природный заповедник Rooipoort — 100 000 акров, находящиеся в частной собственности с 1893 года — мы заметили импалу, антилопу гну и блесбока в траве между деревьями. Вдалеке мы увидели скалистые хребты, напомнившие мне о Западном Техасе. За ними протекала река Вааль. Это была наша первая остановка в дороге через всю Южную Африку в поисках лучшего — не важно, политкорректного или не очень — способа сохранить легендарную дикую природу континента. На каждой остановке мы встречали людей, которых когда-то восхвалял Эрнест Хемингуэй. Они приветствовали нас на своих маленьких кусочках Африки и показывали нам, как рыночная экономика помогает им восстанавливать популяции диких животных и управлять ими. Весь фокус, говорили они, в коммерциализации дикой природы. После того, как местные жители начали использовать дикую природу как инструмент зарабатывания прибыли, у них появились экономические стимулы создавать устойчивые популяции диких животных. Без этого всего местные жители рассматривали львов, зебр… как добычу, за которой нужно охотиться, как конкурентов за пастбища для коз и скота или как хищников, которые угрожают их поголовью. После твёрдой дороги мы проехали мимо «Shooting Box», сборный дом, который Сесил Родс 500 миль вёз на бычьих упряжках от Кейптауна, где он был отгружен с английского корабля. Родс привёз свой дом в эту сельскую местность из-за того, что в самом конце XIX века здесь было множество всевозможной добычи. Услышав это, современные наблюдатели пришли бы к циничному выводу: они сочли бы, что Родс, основатель алмазной компании De Beers и стипендии Родса, расстреливал несчастных антилоп ради спортивного интереса. Ужасный образ. Но дело в том, что поскольку Родс хотел охотиться на животных в своих владениях, его собственность спасала и защищала этих самых животных — тогда находящихся на грани исчезновения. Согласно словам компании De Beers, этой собственностью и сегодня распоряжаются в соответствии с «прогрессивной философией сохранения животных, целью которой является наглядная демонстрация того, что дикая природа представляет собой нечто большее, нежели просто эстетическую ценность». Они имеют в виду то, что сегодня Rooipoort является крупнейшим частным поставщиком дикой природы в резервы юга Африки. К примеру, два вида — каама и черная антилопа гну — к середине двадцатого века фактически вымерли в других частях юга Африки. Поимка и транспортировка животных с территории Rooipoort (где их защищают эгоистичные интересы охотников) в другие места Южной Африки позволила создать новые стада этих животных. Мы ехали по красной дороге через леса акаций и других деревьев, через высокую, по колену траву, и улыбались, замечая пробегавших впереди импал. Мы видели чёрных гну, которые пробегали между короткими деревьями, поднимая копытами пыль в лучах полуденного солнца. Мы натыкались на каам с их козлиными головами, наблюдавшими за тем, как мы проезжаем. Мы видели поднятые хвосты бородавочников, убегавших в кусты. Бен Картер, президент Сафари-клуба Далласа (DSC) с восхищением перечислял названия видов. Он пригласил Эндрю МакКина, редактора Outdoor Life, и меня, чтобы показать, как охота может помогать дикой природе. Он хотел показать нам, как гранты DSC и деньги его членов способствуют сохранению видов в Африке. Окей — меня несложно уговаривать. Я изъездил США вдоль и поперёк в соответствии с заданиями своих журналов, чтобы узнать, какое влияние оказывают охотники и рыбаки на дикую природу и на ее сохранность..."

https://www.facebook.com/michael.pojarsky/posts/1567661946624753 "Вдогонку к предыдущему посту о роботах и МРОТ. Итак, почему искусственная роботизация - это плохо. Ключевым здесь является слово "искусственная", а не "роботизация". Представим себе сферический свободный рыночек в вакууме, где есть некая отрасль, которая производит суперпопулярные жужжалки и свистелки. В отрасли занято 100 тысяч рабочих. Труд этих рабочих обходится производителям дешевле обслуживания потенциальных роботов - иначе производители бы сами провели автоматизацию. Но тут приходит злобное технократическое государство и вводит МРОТ выше зарплаты рабочих отрасли, чтобы, значит, стимулировать прогресс и роботизацию. Что происходит? Отрасль переходит на роботов, но стоят они дороже, чем ручной труд. В результате издержки растит, производство сокращается, а оставшиеся свистелки и жужжалки становятся дороже. И, кроме непосредственных покупателей и производителей, это бьет по всей цепочке имеющих отношение к свистелкам и жужжалкам - например, продавцы первичного сырья для них тоже получать меньше, чем получали ранее. Кто же выигрывает? Конечно, производители роботов. Таким образом, под видом "прогресса" здесь происходит банальное перераспределение средств из кармана чуть ли не всего общества в карманы производителей роботов. А те 100 тысяч чуваков, которые вылетели на улицу - куда они пойдут? В условиях рынка они работали там, где им сулили максимальную зарплату. И теперь эта зарплата оказалась ниже МРОТ. Здесь уже понятно к чему идет дело - если лучшее из возможных для них мест платило меньше МРОТ, то все остальные явно не заплатят больше. В итоге это готовая армия безработных, которые либо сядут на обычную социалку, либо на "квазисоциалку" - то есть, пополнят ряды мелких госслужащих и прочих вахтеров. В общем, в итоге оплачивать аттракцион будет общество. Интересно, что раз государство искусственно создало дефицит труда в одном месте - оно автоматически создает его переизбыток в другом. А конкретно - в госсекторе. Например, в Японии, билеты на многих станциях проверяют вручную, как 70 лет назад. Зато на заводах роботы. Далее, если в отрасли свистелок и жужжалок эта автоматизация в принципе возможна, хотя и ценой возросших издержек, то роботов готовящих пиццу, разносящих коктейли и нянчащих детей пока не придумали. А МРОТ - это такая пакость массового поражения, которая бьет по всем и сразу. В итоге предприятия и профессия, которые просто физически неспособны автоматизировать, гибнут - остаются одни дорогие рестораны и суперняни с тремя высшими и трехзначным ценником. Или уходят в тень со всеми вытекающими - то есть, дешево поесть можно будет лишь там, где работают таджики без медкнижек, а няней нанять филиппинку, которую привезли сюда в бочке в трюме корабля. И все равно дорого т.к. опасности теневого рынка накручивают цену. Ну, зато где-то на заводе будут трудиться роботы, грея сердце советского технократа. Итого: а) за любую форсированную роботизацию заплатит все общество целиком б) если где-то произойдет роботизация в силу недостатка труда, то где-то произойдет обратное в силу труда избытка, и в среднем по больнице результат будет тот же. Так зачем городить огород?"

https://fee.org/articles/forget-monopoly-this-board-game-really-simulates-capitalism/ "For many of us, our first exposure to running anything like a business was the first game of Monopoly we played as children. This is somewhat problematic, to say the least. In Monopoly, the only purpose of acquiring properties and developing them is to slowly bleed your friends of all their money, giving them nothing in return. There's a better game out there; one that captures the nuances of capitalism while also being simpler and, frankly, more fun than Monopoly. That game is Karsten Hartwig's 1999 classic, Chinatown. The Quintessential Trading Game In Chinatown, players take on the roles of Chinese-American immigrant businesspeople in the 1960s. Each round, they acquire properties in Lower Manhattan's Chinatown along with business tiles that can be used to place certain types of businesses on those properties. The most profitable businesses can be formed by combining enough business tiles of the same type on adjacent properties to make one full-sized business, such as a laundromat, dim sum restaurant, garment factory, or florist. The majority of the game is spent during each of the six trading phases, during which all players can simultaneously negotiate with each other to trade properties, tiles, and cash until everyone has made every deal they want to make. This is the beauty of Chinatown: the game establishes a few simple rules for creating value, it assigns basic property rights over the tools necessary to create this value, and then it just lets things happen. The trading emerges naturally from the circumstances as each player realizes that he could be much richer if he only had that one property his friend just drew. [...] Conclusion Chinatown is far from the only excellent economic board game on the market. Power Grid, Food Chain Magnate, Brass, and hundreds more economic games explore themes of trade and commerce. But Chinatown stands out as a particularly elegant example of the genre. From an economics perspective, the great thing about the market dynamics of Chinatown is that they emerge organically from players' decisions. In many games, the economics of the game come from the mechanics created by the game designer. These are often clever and inventive, and in many cases, they reflect interesting observations about markets. But nothing quite beats the way Chinatown sets up the most simple of rules and lets the players discover the benefits of trade for themselves."

https://reed.media/ukraine-fraser-institute/ "Сам рейтинг интересен не только как ранжирование стран по уровню экономической свободы, но также и в сравнении экономически свободных и несвободных стран по другим показателям. В частности, экономически свободные страны — не только самые богатые ($42,463) в сравнении с экономическими несвободными ($6,036), но и растут почти на 2% ВВП быстрее. Можно сделать один единственный вывод: свободные, а потому богатые страны будут становится еще богаче, а несвободные, а значит бедные — еще беднее. Левые, при этом, будут говорить о росте неравенства, забывая о том, что в основе богатства лежит экономическая свобода. Интересно и другое — если выбирать, где выгоднее быть бедным, то лучше им быть в странах, где есть экономическая свобода. По показателю ВВП на душу населения по ППС разница составляет целых 11 раз. При этом, что бы ни говорили левые, государственное перераспределение богатства не решает проблему того, что 10% самых бедных во всех четырех группах обладают около 2% всего богатства (в экономически свободных странах немного больше). А принимая в расчет показатели абсолютной бедности — так тем более, она практически отсутствует в свободных странах и составляет от 30 до почти 50% в странах несвободных. Помимо того, в экономически свободных странах люди живут на целых 16 лет дольше, и тенденция по увеличению продолжительности жизни справедлива от последней группы к третьей, от третьей ко второй, и от второй к первой. Индекс также отвечает на вопрос, какой политический режим наиболее благоприятен для экономической свободы. Несмотря на отдельные исключения, именно демократия лучшим образом защищает экономическую свободу и гражданские права. В конце-концов, в противоположность современным феминисткам, Индекс свидетельствует: женщины более всего дискриминируются в экономически несвободных странах, а все люди более счастливы, если наложить рейтинг экономической свободы на Индекс счастья ООН. Выбор экономической свободы — это не только нравственно и справедливо само по себе, но также эффективно и гуманно. Неважно, из каких мотивов защищается экономическая свобода: либертарианских или коллективистских. Она предоставляет возможности предпринимателям на свободу ведения бизнеса, а ее результаты служат всему обществу."

У Неандертальцев был крупнее мозг, сильнее тело, но они были первобытными коммунистами. Кроманьонцы были слабее их, но они были первобытными капиталистами. Как всегда, рыночек порешал. Вымершие неандертальцы — вот до какой исторической черты коммунисты хотят деградировать людей: https://fee.org/articles/trade-is-what-makes-us-human/ "In the blockbuster 2015 book Sapiens, Yuval Noah Harari pointed out that our species has conducted intergroup trade for tens of thousands of years, but that other species of hominids never did: “Archaeologists excavating 30,000 year old Sapiens sites in the European heartland occasionally find there seashells from the Mediterranean and Atlantic coasts. In all likelihood, these shells got to the continental interior through long-distance trade between different Sapiens bands. Neanderthal sites lack any evidence of such trade. Each group manufactured its own tools from local materials…” He argues that this is what gave homo sapiens a decisive competitive advantage over our distant cousins, who in some cases actually had bigger brains than us. However, Harari is not the first to make this argument. In his 2010 book The Rational Optimist: How Prosperity Evolves, Matt Ridley made and elaborated on the same point and the same argument. Ridley also noted the archaeological evidence of far-flung trade networks among homo sapiens. Ridley helpfully distinguishes between true trade and the other kinds of reciprocity that occur throughout the animal kingdom: “I am not talking about swapping favours — any old primate can do that. There is plenty of ‘reciprocity’ in monkeys and apes: you scratch my back and I scratch yours. (…) Such reciprocity is an important human social glue, a source of cooperation and a habit inherited from the animal past that undoubtedly prepared human beings for exchange. But it is not the same thing as exchange. Reciprocity means giving each other the same thing (usually) at different times. Exchange — call it barter or trade if you like — means giving each other different things (usually) at the same time: simultaneously swapping two different objects. In Adam Smith’s words, ‘Give me that which I want, and you shall have this which you want.’” Inventing inter-band trade was quite an achievement, Ridley remarks, especially given: “…the homicidal relationships between tribes. Famously, no other species of ape can encounter strangers without trying to kill them, and the instinct still lurks in the human breast. But by 82,000 years ago, human beings had overcome this problem sufficiently to be able to pass Nassarius shells hand to hand 125 miles inland.” Ridley compares the trade networks of our ancestors to the isolationism of Neanderthal bands: “This is in striking contrast to the Neanderthals, whose stone tools were virtually always made from raw material available within an hour’s walk of where the tool was used. To me this is a vital clue to why the Neanderthals were still making hand axes, while their African-origin competitors were making ever more types of tool. Without trade, innovation just does not happen. Exchange is to technology as sex is to evolution. It stimulates novelty. The remarkable thing about the moderns of west Asia is not so much the diversity of artefacts as the continual innovation. There is more invention between 80,000 and 20,000 years ago than there had been in the previous million. By today’s standards, it was very slow, but by the standards of Homo erectus it was lightning-fast. And the next ten millennia would see still more innovations: fish hooks, all sorts of implements, domesticated wolves, wheat, figs, sheep, money.” Neanderthals were individually stronger than us and had bigger brains. They were clever enough to make tools and weapons, to speak, to think conceptually, to create art, and to develop culture. But, they were incapable of trade relations outside the familial band, and that doomed them to many millennia of economic and technological stagnation."

http://humanprogress.org/blog/how-africa-got-left-behind "African poverty was not caused by colonialism, capitalism or free trade. As I have noted before, many of Europe’s former dependencies became rich precisely because they maintained many of the colonial institutions and partook in global trade. African poverty preceded the continent’s contact with Europe and persists today. That is an outcome of unfortunate policy choices, most of which were freely chosen by Africa’s leaders after independence. Like Europe, Africa started out desperately poor. The late Professor Angus Maddison of Groningen University has estimated that, at the start of the Common Era, average per capita income in Africa was $470 per year (in 1990 dollars). The global average was roughly equal to that of Africa. Western Europe and North Africa, which were parts of the Roman Empire, were slightly better off ($600). In contrast, North America lagged behind Africa ($400). All in all, the world was both fairly equal and very poor. The origins of global inequality, which saw Western Europe and, later, North America, power ahead of the rest of the world, can be traced to the rise of the Northern Italian city states in the 14th century and the Renaissance in the 15th century. By 1500, a typical European was about twice as rich as a typical African. But the real gap in living standards opened only after the Industrial Revolution that started in England in the late 18th century and spread to Europe and North America in the 19th century. In 1870, when Europeans controlled no more than 10 per cent of the African continent (mostly North and South Africa), Western European incomes were already four times higher than those in Africa. Europe, in other words, did not need Africa in order to become prosperous. Europe colonised Africa because Europe was prosperous and, consequently, more powerful. Appreciation of the chronology of events does not justify or defend colonialism. But it does help explain it. Africa’s fortunes under colonial rule varied. Much progress was made in terms of health and education. Maddison estimates that in 1870, there were 91 million Africans. By 1960, the year of independence, the African population grew more than threefold – to 285 million. The OECD estimates that over the same time period the share of the African population attending school rose from less than 5 per cent to over 20 per cent. On the down side, Europeans treated Africans with contempt, and subjected them to discrimination and, sometimes, violence. That violence intensified during Africa’s struggle for independence, as the colonial powers tried to beat back African nationalists. As a result, African leaders took over countries where repression of political dissent was already firmly established. Instead of repealing censorship and detention laws, however, African leaders kept and expanded them. It was precisely because colonial rule was so psychologically demeaning to Africans in general and nationalist leaders in particular that post-independence African governments were so determined to expunge many of the colonial institutions. Since rule of law, accountable government, property rights and free trade were European imports, they had to go. Instead, many African leaders chose to emulate the political arrangements and economic policies of a rising power that represented the exact opposite of Western free market and liberal democracy – the Soviet Union. [...] Africa’s love affair with socialism persisted until the 1990s, when, at long last, Africa started to reintegrate into the global economy. Trade relations with the rest of the world were somewhat liberalised and African nations started to deregulate their economies, thus climbing up the rankings in the World Bank’s Ease of Doing Business report. That said, even today, Africa remains the least economically free and most protectionist continent in the world. That – and not free trade – is the problem."